До Наровчатова в Советском Союзе о нечисти публиковали или сказки, или беллетристику вроде «Мастера и Маргариты». А главный редактор «Нового мира» – самого высоколобого литературного журнала в стране – неожиданно написал что-то вроде научного эссе. И скоропостижно скончался, не дождавшись публикации.
Ещё в войну Наровчатов всерьёз обморозил ноги. А затем – на фоне «постоянного стрессового состояния, хронически подавляемого алкоголем» (как ёмко выразился исследователь его творчества Юрий Калинин в журнале «Нева») – у него развился диабет. Однажды ему уже удалось избежать ампутации ног, но летом 1981 года на отдыхе в Коктебеле состояние поэта как-то внезапно усугубилось – за какие-то несколько дней. Из Москвы понаехали медицинские светила, ногу ампутировали, но у Наровчатова отказали почки – и его не стало. В 61 год. Незадолго до смерти, в том же году, он похоронил жену. По редакции ходила сплетня – мол, всему виной его последнее эссе. То самое, про ведьм, которое сдали в набор ещё весной 1981-го. Полгода редакция решала, публиковать его или нет. Наконец в первом номере 1982 года «Ведьмы» были опубликованы. Выходит, ещё при Брежневе. Но текст при этом изрядно отредактировали.
«Бедная нечисть» Наровчатова
Незадолго до смерти поэт дал интервью крымскому телевидению – поведал как раз о тех самых своих «Ведьмах». Из сказанного Наровчатовым в интервью следует, что о «пузырях земли» (шекспировский образ нечисти, увековеченный в «Макбете») он стал задумываться во время Великой Отечественной войны. Именно образцы необъяснимого женского героизма в годы лихолетья, спроецированные на стихотворный цикл Александра Блока «Пузыри земли» (13 стихотворений – «Болотные чертенятки», «Старушка и чертенята» и т.п.), пробудили его интерес к теме. Своих «ведьм» Наровчатов видел скорее не мифической нечистью в классическом понимании этого определения, но некими сильными женщинами, поднимающимися над обстоятельствами. Почему там, где пасовали сильные мужики – в плену, например, под пытками или накануне казни, – женщины, как правило, лучше держали удар и до последнего сохраняли присутствие духа? Не в ведьмовском ли опыте здесь дело? Эпиграфом к своим «Ведьмам» Наровчатов избрал строки Блока – «Едва дойдя до пузырей земли, о которых я не могу говорить без волненья». И в первых строках своего эссе он пишет: «А кто говорил о них без волненья? Вспомните гоголевского «Вия», пушкинских «Бесов», гётевского «Фауста». И далее Наровчатов пишет о тех, «кого эллины называли нимфами, кельты – феями, а славяне – русалками». Или – ведьмами.
Красная нить, проходящая
сквозь эссе, – есть тип женщин, которых ведьмами представляет «мифологическое сознание» общества. Наровчатов пишет: «В религии под чудом подразумевается изъятие какого-либо явления из нормального порядка вещей. Творимые святыми чудеса представляют собой явление исключительное и целенаправленное – в них господь показывает людям своё могущество». Но «человек, самовольно присвоивший себе право на чудо, не святой, а колдун, не божий слуга, а орудие дьявола». «Непорочное зачатие, конечно, чудо, – говорил язычник христианину. – Но и обычное зачатие тоже – чудо». В древности, отмечал Наровчатов, всё выглядело гармонично: «Если в руках Зевса была молния, а у Аполлона – лук со стрелами, то фавн держал в пальцах свирель, а нимфа – цветущую ветку». «Расставаться с такими соседями нашим далёким предкам не хотелось, но расставаться заставляла необходимость. Век за веком нарастал над Европой колокольный звон, и мерные тяжёлые звуки гнали прочь бедную нечисть с облюбованных полян и лужаек. Да, нечисть…». «Ведьмы, – отмечал Наровчатов, – явление многогранное, и одна из его граней никем, кажется, пристально не рассматривалась. Мрачная и уродливая, но невероятно сильная и дерзкая попытка женской эмансипации видится мне в этой грани».
Украинская женщина – между Панночкой, Мавкой и Солохой
Министр иностранных дел обратил внимание, что западные государства между собой ведут разговоры о недопустимости прекращения мобилизации Европы против России.
Из опубликованного текста «Ведьм» вывалился изрядный кусок, в котором Наровчатов рассуждает об украинских женских архетипах, припоминая гоголевскую Панночку и Солоху, а также Мавку (русалку) из «Лесной песни» Леси Украинки. Рассуждения поэта на эту тему дополнялись упоминаниями мистической Лысой горы в Голосеевском районе Киева (место, где ведьмы традиционно проводили свои шабаши), Дома с химерами (аккурат напротив здания администрации президента Украины – с 2005 года там расположена президентская резиденция) и Козьего болота. Замес выглядел настолько впечатляюще, что редакция «Нового мира», от греха подальше, не стала его публиковать. Слетел и другой кусок – о героизме украинских женщин в годы Великой Отечественной войны. Наровчатов вроде как проводил там такую мысль: точно так же, как средневековая женщина, играя в ведьму и участвуя в мистических ритуалах, мнила себя неким высшим существом, украинки, уходившие в партизанские отряды и участвуя в работе подполья, полагали, что им придаёт силы некий «дух справедливости». Параллели, по всей видимости, были настолько яркими, что их предпочли купировать – от греха подальше. Но, памятуя о некоторых реалиях последних трёх лет, невозможно отделаться от мысли, что рассуждения Наровчатова могли иметь под собой некую подоплёку. Вот признанный Минюстом РФ экстремистом бывший советник украинского президента Алексей Арестович* призывает украинских ведьм «наточить жертвенные ножи» и провести шабаш ради победы над Россией. А в ответ протоиерей Андрей Ткачёв (перебравшийся в Россию из Львова, кстати) признаёт, что ведьмовство на Украине в самом деле чрезвычайно распространено, особенно в западной её части. Похоже, Наровчатов что-то интуитивно почувствовал, будучи человеком тонкой душевной организации, и попытался «послать сигнал» в будущее, потомкам? Вот только мало кто сегодня помнит ту январскую 1982 года публикацию «Нового мира».
Есть основания предполагать, что рассуждения об «украинском ведьмовстве» Наровчатов строил на прочитанных им опусах украинского «грекоправославного» эмигрантского богослова Иллариона (Огиенко). После войны осевший в Канаде Огиенко написал эссе «Украинская демонология», в котором, собственно, «отзеркаливалось» всё то, о чём чуть позднее написал Наровчатов. Если вкратце: вся украинская классическая литература – от Тараса Шевченко и до Панаса Мирного, Ивана Франко, Нечуя-Левицкого, Котляревского и Кобылянской – густо замешена на культе ведьмовства. Огиенко, неплохо знавший украинскую литературу, сыплет цитатами из классики, как бы подводя читателя к мысли, что среднестатистическая украинская женщина – это, в сущности, ведьма. Во всяком случае, сама о себе она, по мнению Огиенко, именно так и думает. Сопоставить с «Ведьмами» Наровчатова – рассуждения почти что один в один. Только Огиенко публиковал свои опусы за рубежом, а Наровчатова опубликовали в СССР в эпоху позднего застоя, при этом сам он – в высоком ранге секретаря Союза писателей Советского Союза – уже никак не мог повлиять на публикацию, ибо был к тому времени полгода как мёртв.
«Бунт дикий, но невероятно дерзкий»
Но «Ведьмы» Наровчатова – это не просто авторские рассуждения на скользкую тему на основе неких исторических документов и литературных произведений. Наровчатов к финалу своего эссе подспудно проводит мысль о том, что с женщинами, ощутившими себя ведьмами, нужно будет что-то в итоге делать. Церковь, мол, отправляла ведьм на костёр не столько ради того, чтобы положить конец их колдовству, но чтобы искоренить ведьмовство как социальное явление. Если в обществе становится слишком много женщин, вообразивших себя ведьмами, как бы намекает Наровчатов, воленс-ноленс придётся брать в руки увесистый томик «Маллеус малефикарум» – «Молота ведьм» и прибегнуть к традиционной средневековой мудрости. «Женщина в своём бунте против семьи, религии, государства шла неизмеримо дальше и безогляднее, чем мужчина, – писал Наровчатов. – В средние века эта цепочка была неразрывной: семья и государство держались на религии, а религия опиралась на семью и государство. И вот женщина одним движением руки разрывает цепочку. Ни один самый яростный еретик-мужчина не нашёл дерзости пойти так далеко. Одни отвергали государство, но оставляли религию, другие покидали церковь, но удерживали Христа, иные проклинали семью, но молились богу и подчинялись кесарю. А тут ни бога, ни кесаря, ни чёрта. Нет, чёрт-то как раз и остаётся. Бунт дикий, мрачный, беспорядочный, но невероятно дерзкий и привлекательный в своей бескомпромиссности. Эти ночные амазонки вызывают у меня чувство, граничащее с восхищением. Какие отчаянные головы!»
Во времена позднего Брежнева (а в год публикации «Ведьм», напомним, его не стало) ни один текст в «толстом» советском литературном журнале (тем паче во флагманском «Новом мире») не мог появиться просто так, ни с того ни с сего. Наровчатова уже не было на свете, и лично ему публикация «Ведьм» была не нужна. Сменивший Наровчатова Владимир Карпов, автор военной прозы, был человеком ещё менее подверженным влиянию разной чертовщины, нежели его предшественник. Но Карпов зачем-то «Ведьм» всё-таки опубликовал – интересно, зачем?
- *
- Алексей Арестович внесен в перечень физических лиц, в отношении которых имеются сведения об их причастности к экстремистской деятельности или терроризму.
